Генрих Багиян "Частная хроника ХХ века"

живописными кровавыми гранатовыми кустами к речке с берегами, густо поросшими ежевикой.
Раньше усадьба мирового судьи Миракяна была раза в два обширней их нынешней, но новая власть занималась уплотнением не только в столицах бывшей империи, но и в далёких губернских городах. Обидней всего было то, что дед тётушки Магды спрятал от большевистских ищеек в одном из винных карасов в саду семейное золото и драгоценности и по причине неожиданной смерти не успел сообщить месторасположения тайника своим домочадцам, а всё это добро обнаружили и завладели им счастливые соседи, занявшие по распределению властей половину усадьбы Миракянов.
В их доме меня принимали как своего родного ребенка, и ситуация совсем не претерпела изменений, когда у молодожёнов появился первенец, мой двоюродный брат Раффи, обладатель больших грустных серых глаз. Часто навещая их, я с удовольствием возился с карапузом, уча его уму разуму, лихо раскачивал его на качелях, спускался с ним по их пригорку к речке, чтобы полакомить его сочной ежевичкой, потом мы оба, разинув рты, слушали игру на аккордеоне брата тётушки Магды. В эти посещения у меня никогда не возникало в душе чувства сожаления, что мне, в конце концов, приходится уходить из мира этой семьи и возвращаться к бабушке Такуи и деду Мартиросу, потому что я знал, что через день-другой я снова прискачу к воротам этого доброго дома и буду требовательно колотить молоточком в их калитку. И совсем иначе было в то лето 1951-го года, когда дядя Арамаис приехал на пару недель в Кархат по служебным делам районного ветврача и захватил с собой жену, ребёнка, да ещё и бабушку Катан с тетей Варсеник. Остановились они в доме председателя местного колхоза, расположенного террасой ниже, почти под нашим коттеджем, так что от нас можно было наблюдать за их хозяйственной суетой на веранде. Все эти две недели я сновал челноком между двумя нашими домами, то раскачивая на качелях Раффи, который в такт весело распевал « Ветер начинается – волны поднимаются – параход качается – ветра вой страшит меня – глазки закрываются», то бежал проведать не менее родных мне тер-антоняновских малышей, и не находил нигде душевного успокоения, и эффект нахождения двух родных мне семей в пределах постоянной видимости поднимал во мне капризную ярость из-за того, что я не могу собрать под одной крышей всех родных мне людей в Кархате. Мне было странно, что родные мне люди просто здороваются друг с другом, как со всеми другими соседями, и живут порознь в своих домах, тогда как жить нам надлежало непременно вместе, чтобы

стр.