Генрих Багиян "Частная хроника ХХ века"

было во многих больших южных городах. Так было и с нами, составившими втроём микроскопическую «закавказскую федерацию», в которой общение между нами проходило в лёгком шутливом тоне с непременной и доброй поддевкой кого-нибудь одного из членов «федерации» двумя другими. Разве что, по своей угловатой горделивости и непомерному гонору Эдика изредка неоправданно возносило над нами, и тем больней ему было с нашей помощью опускаться с блистающих небес на серенькую землю.
Взрослея, мы сблизились с Давудом, который был годом старше меня и посещал азербайджанскую школу. Как и ко всем ребятам старше меня, я относился к нему, как к умудрённому знаниями человеку и завидовал его умению быстро расправляться с заданиями по алгебре с непонятными пока для меня гирляндами преобразований. Давуд знал много легенд о далёком прошлом Крепости и о её нынешних в то время людях-легендах, проживавших, по его словам, совсем недалеко от нас. Если исторические крепостные легенды мною и воспринимались еще в духе поэм великих персов Низами и Фирдоуси, то в удивительную историю о волшебном целителе, неподвижно сидящем всю жизнь на одном месте из-за слабости своего костного скелета и жившем всего в каких-нибудь ста метрах от наших домов, не верилось никак. Возмущенный моим неприятием его аргументов и окончательно их исчерпав, он начинал клясться именами двенадцати апостолов («Он ики имам hаккы!»), похлопывая себя ладонью по правой щеке и далее воздевая эту ладонь к небу. Хотя у азербайджанцев не было принято обсуждать на людях проблемы своего семейного достатка, но судя по скромной домашней обстановке и по тому, что Давуду приходилось в летние каникулы помогать старшему брату торговать на рынке, то их семью никак нельзя было считать очень уж преуспевающей.
Изредка мы устраивались с Давудом совсем рядом с нашими домами на мраморных ступенях парадной лестницы большого пятиэтажного дома, выходящего своей тыльной стороной к оживленной площади, где по её периметру располагались керосиновая лавка, хлебный магазин и парикмахерская, за которой виднелся израсцовый минарет Джумма мечети, и лениво разглядывали толпу в ожидании прихода наших матерей с тяжелыми продуктовыми сумками, чтобы помочь им донести их поклажу до дома. В один из таких будней на этой довольно пустынной площади слонялся подвыпивший худощавый мужчина средних лет, то что-то шумно обсуждая с вышедшим на улицу парикмахером, то, присев на корточки у подвала керосиновой лавки и бурно жестикулируя, общался с её продавцом. Вслед вышедшей из лавки молодой женщине он

стр.