Генрих Багиян "Частная хроника ХХ века"

произнёс какую-то реплику, от которой она покраснела и быстро зашагала в сторону наших домов. Давуд тут же застонал: «Ох, и плохой же конец ждёт этого дурня, если, не дай бог, сейчас дома окажется Рахман!». Оскорблённая молодая женщина оказалась близкой родственницей Давудовой семьи и теперь направлялась в их дом за мужской подмогой. Через несколько минут появился Рахман, подошел к всё ещё куражившемуся мужчине, перемолвился с ним несколькими фразами и быстро скрылся в воротах соседнего с лавкой дома. Тем временем, пьяный мужчина, видимо от произнесённых Рахманом слов, стал громко кричать и всё больше распаляться, изо рта его пошла пена, по лицу его уже пробегали судороги. Давуд покинул меня предусмотрительно и направился в сторону своего дома, а вокруг бесновавшегося человека мгновенно собралась толпа зевак, которая ещё больше заводила пьяного мужчину. И тут вдруг из соседних ворот выбегает Рахман с большим камнем в руках и бросает его в голову бесноватого, и тут же стремительно исчезает в кривых крепостных улочках. Дальше кровь, бинты, скорая помощь и жалостливые стенания женщин из толпы. Весь этот эпизод продолжался не более пяти минут от начала и до его завершения и был предметным уроком тому, почему мусульманам их вера запрещает употреблять спиртное.
В подъезде того самого дома, на мраморных ступенях которого мы с Давудом любили посиживать, наблюдая за суетой крепостной жизни, квартировала семья нашей учительницы азербайджанского языка Касумовой, которая, проходя мимо нас, каждый раз устраивала мне один и тот же разнос своим гнусавым голосом: «Ну, что, двоечник-троечник, опять без дела торчишь на улице? Смотри, плохо для тебя это кончится» и утиной походкой растворялась в темноте парадной. С прошлых не очень усердных школьных лет я плохо знал правила грамматики русского языка, исключительно полагаясь на свою интуицию при расстановке знаков препинания, и если значение глаголов, существительных, прилагательных были, в конце концов, усвоены мною, то причастия, деепричастия, да и ещё их обороты до самого конца учёбы для меня оставались высшей математикой правописания. А тут предлагаются новые грамматические ребусы не слишком знакомого мне языка, на котором в учебнике были не какие-нибудь «Курочка ряба» или «Конёк-горбунок», а глубокие изыски местных занудливых классиков критического реализма, пересказывать которые для меня было столь же трудно, как заучивать наизусть любые стихи русских авторов. Действительно, весь школьный курс азербайджанского языка я катался на двойках и тройках, за исключением двух пятёрок за пересказ небольших

стр.