ОГЛАВЛЕНИЕ:
Предисловие... 3 |
погружает читателя – и совсем младенца, и взрослого человека – в легкий воздушный прозрачный мир сказочной гармонии, и вы не замечаете, как растворяетесь в этой среде колдовскими поэтическими приёмами Александра Сергеевича. В них вы легко скачете, летите за стремительными короткими строчками, шепчете и раскачиваетесь в такт песенным ритмам сказки, и каждый раз со стоном сожаления прощаетесь с последними строчками сказки, в которые, впрочем, вы готовы окунуться вновь на следующий же день. Вот они, бриллианты русской поэтической сказки: “Сказка о попе и работнике его Балде”, “Сказка о царе Салтане”, “Сказка о рыбаке и рыбке”, “Сказка о мертвой царевне”, “Сказка о золотом петушке”. Удивительно глубокая народная напевность этих сказок делает их одинаково желанными и для простых людей, и для аристократов, избалованных мировыми поэтическими вершинами. Есть ещё несколько незавершённых сказочных опусов Пушкина – “Бова”, в которой традиционные европейские рыцарские подвиги облагораживаются самобытной русской напевностью, всего-то две странички “Сказки о медведихе”, поданной в ритме народных песен-причитаний, и полстранички шаловливо озорной сказки “Царь Никита и сорок его дочерей”, но какое всё это сказочное совершенство, Господи! Читая эти незавершённые вещи, приходишь в неописуемую ярость к ничтожнейшему человечку, смертельным выстрелом лишившему нас родника, пополнявшего сокровищницу русской национальной культуры. Кроме этого пушкинского сказочного материка, принятого и поглощенного безоговорочно, моя ребячья душа в то время скупо отбирала такие отдельные островки, как блистательный по образной тонкости и яркости “Конёк-горбунок” П. Ершова, совершенную по форме “Золушку” Ш. Перро с традиционным европейским сюжетом, непременно разрешающимся счастливым концом, надолго ранившую душу грустную чеховскую “Каштанку” и близкую к ней небольшую по объёму, но эмоционально насыщенную “Косточку” Л. Толстого.
По газетам и карте с восторгом слежу за стремительным продвижением
|