Генрих Багиян "Частная хроника ХХ века"

Тема утерянной метрики снова зазвучала при моём трудном водворении в школу. Препирательства с чиновниками РОНО не были для мамы успешными, и это при её-то бурлящей через край энергии, и ещё целых полтора месяца я был поражён в правах первоклашки, с грустью провожая взглядом и сестру, и соседских детишек, спешащих по-утру с туго набитыми портфелями в школу. Но, наконец, здравый смысл возобладал, правда, под давлением нашего доброго и влиятельного Василия Ивановича, и мы с матушкой смело шагаем в школу № 6, долго стучимся в дубовую входную дверь, пока нам её, наконец, не открыл здоровенного роста дядька с густой шевелюрой и грозным взглядом больших карих глаз. Это был школьный швейцар, которого мальчишки прозвали Герасимом за схожесть с героем тургеневской повести “Муму”, а настоящего его имени из школьников никто так и не удосуживался узнать. Быстро пересекаем вестибюль первого этажа, подходим к двери 13 класса, мама распахивает её, и нас встречают радостными криками “Ура! Генка Багиян пришел!” несколько ребят из моей детсадовской группы. Меня усадила за дальнюю парту учительница с простым именем Мария Васильевна с кроваво красными крашеными губами и ногтями, с холодным взглядом серых глаз, гневом и яростью вспыхивающих при непорядках во вверенном ей классе. Поначалу я не понимал ещё нормы ученического поведения и громко общался с ребятами с соседних парт, не очень обращая внимание на грозные окрики учительницы, но после хлестких ударов дубовой линейкой по ладоням я мигом сообразил, как надо вести себя на уроках. Последующие дни, недели и месяцы показали, что тяжелая линейка была не единственным эффективным воспитательным средством Марии Васильевны, она любила расставлять по углам класса провинившихся ребят, подтаскивая их туда за вихры или за уши, нередко оставляя на детских ушах кровавые ссадины и не делая исключений ни для кого из учеников. Свирепая суть её подчеркивалась ещё и красной кофтой, непременным атрибутом её ежедневного наряда. Однажды за какую-то из ряда вон выходящую провинность по её злобному нраву весь наш класс простоял молча у своих парт в течение двух уроков, у одного мальчишки не выдержал столь долгой экзекуции мочевой пузырь, и в конце концов от его парты к классной доске пролегла тонкая струйка, а покрасневший мальчик выбежал из класса, невзирая на грозный окрик учителя. Этот террор продолжался целый год, но, слава Богу, этого учителя-садиста всё же выставили из школы, и до самого четвертого класса включительно нас уже вела добрейшая Антонина Павловна с характерным бархатным тембром голоса курящей женщины. Школа наша была известна в городе

стр.