[233-259] [260] [261] [262] [263] [264] [265] [266] [267] [268] [269] [270-304]
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Предисловие... 3 |
не париться в жару в душном читальном зале, а дома, лёжа на сквознячке в чём мать родила, читать хоть до утра – это просто очень хорошо.
Дальше по короткому солнцепёку сворачиваю совсем ненадолго на улицу Корганова, чтобы тут же по цветному пассажу вынырнуть на площадь Парапет. Матушка не рекомендовала по соображениям политической безопасности, а отец-атеист запрещал заходить в армянскую церковь, считая, что попы злонамеренно распространяют «опиум для народа», но поскольку запретный плод всегда манит, то нередко я нарушал родительский запрет. Удивляло меня скромное, даже бедное внутреннее убранство храма, особенно после впечатления покоя и вечности, исходящих от восьмигранного пирамидального купола колокольни. Внутри же более чем скромные иконы, казалось, были вырезанными из журналов с глянцевыми цветными иллюстрациями, а батюшка и вовсе выглядел каким-то потерянным, возможно, чем-то удручённым, и со взглядом, совершенно не устремлённым на редких прихожан, а сосредоточенным на своих внутренних проблемах – видимо, крепко задёргали батюшку большевистские органы. Это впечатление скромности церковного убранства на грани бедности, возможно, контрастировало с ожиданием увидеть иконы в золотых и серебряных окладах, вмонтированные в сверкающий позолотой иконостас, в поразившем меня своим величием православном храме, где мы с дворовыми ребятами весной побывали на Пасху. Рядом с церковной колокольней в маленьком каменном помещении притулился хорошо мне знакомый частыми туда хождениями приемный пункт букинистического отдела крупного книжного магазина, принадлежавшего раньше братьям Тараевым. На отборе приносимых населением книг колдовал пожилой близорукий коренастый еврей, из-за толстых стекол очков которого совершенно невозможно было понять направления его взгляда, зато по искривлённым в ухмылке губам, быстро становился ясным результат очередного похода. Изредка, скорее, из жалости к пацанам, а, может быть, по хорошему расположению духа, он забирал книжонку, другую и тут же раскошеливался. Эту выручку мы далеко не уносили, реализуя её в Гастрономе на Ольгинской, где мы покупали карамель «подушечки», присыпанные порошком какао, дежурное наше послевоенное лакомство, ну а книги, которые мы таскали из дома, гроша ломаного не стоили – «Цемент» Гладкова, «Как закалялась сталь» и прочие серые большевистские опусы, а подслеповатого еврея-приёмщика мы просто брали измором, таская к нему эту макулатуру по много раз. |
