заговор против монархии в Петрограде и его последствия для России
[451-489] [490] [491] [492] [493] [494] [495] [496] [497] [498] [499] [500-511]
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Предисловие... 3 |
пополнило свои оборонные промышленные мощности современными, обычно труднодоступными, европейскими технологиями военного назначения, что, конечно же, делает честь и военному ведомству, и Николаю II.
Во всей России в то время было только три человека, которые точно знали, чего они хотели: Николай II, Милюков и Ленин. Русского народа, в сущности, не знал никто из них. Николай II его просто не мог знать во дворце, да еще и в нерусском Петербурге. Но Николай II действовал на основании традиции — и традиция более или менее совпадала и с общим инстинктом русского народа. Николай II хотел: победы, укрепления престола и замены Государственной Думы чем-то, по крайней мере, более приличным. Милюков и Ленин хотели власти, и только власти. И никакие приличия на их дороге не стояли. Если бы конец 1917 года — как на это рассчитывал Николай II — принес бы России победу, то карьера П. Н. Милюкова и вместе с ней все надежды и все упования русской революционной интеллигенции были бы кончены навсегда. «Пятидесятилетний план» Николая II, его деда и его отца, его предков и его предшественников был бы «выполнен и перевыполнен». Россия одержала бы победу — под личным командованием Царя. При консолидированной России никакой Гитлер не попер бы на Вторую мировую войну, Гитлер так и писал: «Русская революция есть для нас указующий перст провидения» — провидение подвело. В 1930-х годах при соблюдении довоенного промышленного темпа Россия приблизительно обогнала бы США — не по всем показателям, но по очень многим. Русские были самым бедным народом Европы, или, точнее, самыми бедными людьми Европы. И в то же время они были самыми сильными людьми мира и раз в лет сто жгли дотла, и мы были сильны потому и только потому, что моральные соображения у нас всегда перевешивали всякие иные. И если люди в течение одиннадцати веков обломали всех кандидатов в гениальные и гениальнейшие — от обров до немцев и от Батыя до Наполеона, а потом и до Гитлера, то потому и только потому, что в России они видели моральную ценность, стоящую выше их жизни. Ценность, стоящая выше жизни, может быть истерией или религией. Можно, конечно, доказывать, что все одиннадцать веков русский народ пребывал в состоянии перманентной истерики и, как истерическая баба, требовал над собой кнута. Эту точку зрения очень охотно разрабатывала немецкая общественная мысль. |
