Рукотворное совершенство Петербурга –
Тайны периодически происходящих социальных взрывов в российском обществе
[305-319] [320] [321] [322] [323] [324] [325] [326] [327] [328] [329] [330-376]
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Предисловие... 3 |
Владимирского собора с совершенно израненной колокольней и разбитыми куполами. Эти следы недавней войны ещё часто встречались в городе в виде вырванных кусков из гранитных колонн, несуразных, оштукатуренных на скорую руку, полудомов на Лиговке, но особенно остро военные разрушения читались в Царском селе, Павловске, Петергофе и в других пригородах Ленинграда, где
всё ещё не хватало рабочих рук и средств для реставрационных работ. Военное время и особенно блокада Ленинграда ещё с детства воспринимались мной с особым трепетным чувством уважения, почтения и к стенам города, и к сотням
тысяч его изголодавшихся жителей, бледными неуверенными тенями отмеривавших в лютую стужу шаги от дома до работы и обратно. Поэтому блокадная тема в моём знакомстве с Ленинградом была постоянно волнующей. Как-то в эти первые мои питерские дни в институте затребовали ещё одну очередную справку, и я отправился к бабе Варе поискать нужный документ в оставленном у неё моём чемодане. В похожих друг на друга ленинградских дворах колодцах я быстро заплутал, и в одном из них остановился, пытаясь по мало заметным приметам найти нужный подъезд. Пока я вертел по сторонам головой, из соседнего подъезда вышла пара высоких пожилых людей –
полный, сгорбленный мужчина с шаркающей походкой и худощавая стройная женщина в старомодной шляпке и в темном длиннополом плаще, помогавшая себе при ходьбе тростью. Проходя мимо меня, постороннего и чем-то явно обескураженного юноши, женщина справилась о причине моего нерешительного стояния во дворе. Объясняя приметы бабы Вари, я направил свой взор на лицо женщины и её глаза, сразу же поразившие меня своим сложным, затягивающим в душу выражением. В нём сочеталось уверенное спокойствие, гордость поверх грусти и трагизма, постоянная готовность
прийти на помощь и воля невероятной силы, и всё это излучалось ненавязчиво,
а тихо и настойчиво. Ответ ей пришлось повторить несколько раз, потому что
её спокойный добрый бархатный голос уносил меня в блокадные ленинградские зимы, где среди людской паники и голодного безразличия в
кварталах и улицах города молча ходили такие вот святые люди, излучая на всю округу свою жизненную силу, стойкость. Прошло более 50 лет с той
мимолётной и случайной встречи, но в памяти моей ярко и видимо навсегда запечатлелось то редкое и концентрированное выражение блокадной воли во
взгляде этой пожилой женщины.
Особенно жутко было посещать Петергоф и Царское село с их контрастами скульптурного золота, величаво спадающего от царского холма к заливу, и протяжными мрачными руинами Большого дворца, |
